Влияние Мантеньи

Хотя творчество Мантеньи стоит особняком, фактически художник поддерживал с венецианским семейством Беллини тесные плодотворные отношения (даже в буквальном смысле, ибо был женат на Никол о-сии, сестре Джованни и Джентиле. Впрочем, он не сильно смягчился от этого, отличаясь чрезвычайной вспыльчивостью и склонностью к скандалам). Суровая красота произведений Мантеньи безусловно сказалась на творчестве его шурина Джованни Беллини. Ему, одному из лучших художников всех времен, удалось перенять редкостное величие Мантеньи, наполнив его своей собственной тонкой нежностью.

Оба художника писали «Моление о чаше», и так получилось, что оба произведения ныне находятся в лондонской Национальной галерее. Считается, что работа Мантеньи написана на пять лет раньше картины Беллини, причем младший мастер всегда считал свою картину ниже качеством.

Композиции очень похожи: действие в обоих случаях совершается в голом каменистом пейзаже, соответствующем трагизму сюжета. Оба художника идеально владеют перспективой, изображая спящих апостолов в резком перспективном сокращении. На обеих картинах босой одинокий Христос молится на каменистой горе, отвернувшись от нас, погрузившись в мысли об Отце и своей судьбе.

Вдали видны приближающиеся солдаты во главе с предателем Иудой. Впрочем, есть и некоторые отличия. Мантенью гораздо сильнее интересует реальная геологическая структура горы, а мир Беллини в целом гораздо мягче, не столь агрессивен, не столь враждебен.

Возможно, вопрос только в степени драматизма, но картина Беллини преображается, становится мягче, визуально привлекательнее. Именно здесь проявляется главный дар венецианского мастера: чуткое изображение света со всеми его особенностями.

У Мантеньи событие совершается в священный момент, в тот самый «час», о котором говорит Иисус, не связанный с обычным земным исчислением времени. А Беллини изображает реальный город, мерцающий вдали под нежными ранними утренними небесами. Свет начинает заливать теплом холодную ночь, в которой Иисус произносит свою страдальческую молитву, а Ангел Утешения, крепкий, сильный у Мантеньи, у Беллини одиноко парит в воздухе, словно утреннее видение, тающее в облаках.

Зрелый Беллини относится к свету с мистическим трепетом. Свет имеет для него сакральный смысл, который мы чувствуем далее без особых объяснений.

«Мадонну на лугу» можно было бы признать типичной Мадонной, пусть даже в высшей степени очаровательной. Однако по своей простоте это почти революционное произведение. Ученые противопоставляют Флоренцию и Венецию со времен Вазари, одного из первых великих историков искусства, который на примере своего героя Микеланджело провозглашал главенство формы над цветом и критиковал сосредоточенность венецианцев на колорите.

В этом смысле Джованни Беллини — первый поистине «венецианский» художник. Он посвящает нас в магию всеобъемлющей яркости ощутимого света, в котором все краски сверкают с немыслимой прелестью. В этом красочном мире уже нет человека на фоне природы; здесь есть человечество, неразрывно слитое с природой и составляющее еще один ее истинный смысл.

Земля, низкие изгороди, крепостные степы — все незаметно сливается воедино, необъяснимо, загадочно сочетаясь с грандиозной пирамидальной группой Матери с Младенцем в центре композиции. Мадонна — самый популярный персонаж ренессансной живописи.

Вряд ли найдется художник, который не попытался бы взяться за эту великую тему. Ее значительность заключается в том, что образ Мадонны с Младенцем одновременно связан с основными догматами христианства (где главная тайна — человеческая сущность Христа) и с чисто человеческими ценностями, на которые опираются все мировые религии.

У каждого человека есть мать, в каждой душе живет любовь к ней. Образ матери — источника человеческой жизни — неудержимо привлекает художника. Никто никогда с большей чуткостью, чем Беллини, не брался за эту важнейшую тему. Все его Мадонны полны непреодолимой эстетической и духовной силы и поэтому запоминаются навсегда.

Тем же магическим тайным смыслом полна картина Беллини «Св. Иероним с книгой». В центре внимания здесь оказывается не благородный святой и тем паче не лев, уютно устроившийся у него за спиной, а неожиданный белый заяц, который грызет листья.

Зверек, сияющий в зимнем солнечном свете, утверждает красоту сотворенного мира, скал, деревьев, лагуны, камней. Пышное, великолепное «Пиршество богов» — произведение живописца, безусловно равного Тициану.

И все же это несомненный Беллини: все боги узнаваемы, живописные детали намекают на их взаимоотношения и эпизоды связанных с ними легенд, все залито золотым светом, преисполнено высоким классическим достоинством и благородством. Еще одно свидетельство гения: стареющий Беллини, указав путь Джорджоне и Тициану, открывшим новую эпоху в живописи, рискнул последовать за молодыми художниками, сменил стиль и даже в позднем возрасте, после 80 лет, создавал шедевры.