Суета сует

В портретах богачей и сильных мира сего талант Гольбейна проявляется в полном масштабе. Полотно «Послы», которое изначально называлось «Портрет Жана де Дентвиля и Жоржа де Сельва», запечатлело двух очень богатых, образованных и могущественных молодых людей. Жану де Дентвилю, французскому послу в Англии с 1533 г., в момент создания портрета было 29 лет. Жоржу де Сельву, видному ученому, недавно ставшему епископом, только что исполнилось 25. Позируя для портрета, он еще не был дипломатом, но впоследствии стал французским послом, Венеции, находившейся в то время под властью Испании. Существовала традиция изображать людей образованных с соответствующими книгами и инструментами.

Между двумя французами стоит стол с верхней и нижней полкой. Предметы, лежащие на верхней полке, связаны с изучением неба, а на нижней — с научным исследованием земли. Слева на верхней полке небесный глобус — карта неба — с рамкой для астрономических расчетов.

Рядом — изящные портативные солнечные часы. Затем квадрант — навигационный инструмент для определения местоположения путешествующего корабля относительно звезд. Дальше — полиэдрические (многосторонние) солнечные часы и еще один инструмент — гироскоп, который, наряду с квадрантом, использовался для определения положения небесных тел. В левом верхнем углу полотна виднеется серебряное распятие, символ спасения, не забытого в благополучии, среди передовых научных достижений.

Слева на нижней полке книга — один из последних учебников арифметики для коммерсантов, изданный в 1527 г., за ней — глобус, символизирующий географические познания. Лежащие на книге прямоугольники, возможно, олицетворяют искусство картографии. Лютня, главный придворный инструмент того времени, говорит о любви к музыке.

Видно, что одна струна на дальнем краю деки лопнула, напоминая о внезапной смерти. Под лютней, рядом с парой компасов, — книга лютеранских гимнов.

Дальше видны популярные в то время флейты. Главное здесь — образ юности.

Но на первом плане Гольбейн помещает напоминание о человеческой смертности. Это человеческий череп, изображенный в так называемой анаморфной проекции (изменение пропорций изображения по ширине или высоте). Большинство портретов Гольбейна запечатлело знатных господ и дам, но некоторые говорят о его личной жизни.

Среди них портрет жены художника с детьми Катериной и Филиппом. Художники часто пишут членов своей семьи, по это — самый прискорбный пример. Гольбейн недолго прожил в Базеле с женой и детьми (тому могли быть политические, религиозные или финансовые причины), и все семейные неурядицы отпечатались на трагической троице.

Жена с затуманенным взором прижимает к себе бледных некрасивых детей, глубоко несчастных, страдающих. Гольбейн не собирался демонстрировать трагедию и с таким драматическим эффектом обнаруживать свою вину.

Но искусство оказалось сильней его воли, и с этим уже мастер ничего не в состоянии поделать. Можно было бы назвать его «не немецким» немцем, так как он покинул Швейцарию в юности, отправившись работать в Англию на Генриха VIII.

Если Дюрер и его последователи (к которым принадлежали практически все художники немецкого Возрождения, кроме Гольбейна) с большим увлечением писали автопортреты, то Гольбейн в этом смысле был исключением. Единственное и поэтому необычайно интересное отступление от правил составляет портрет жены и детей. Придворный щит здесь опущен, может быть, из-за личного чувства вины.

Гольбейн не был хорошим мужем и отцом, и здесь он словно затаил дыхание и раскрыл душу, изобразив свою брошенную, забытую семью. Гораздо типичней для него портрет сэра Брайана Тука с чутким умным лицом, выражением неукоснительной честности и неподкупности, напряженной полуулыбкой и стиснутыми руками. На столе лежит сложенный лист бумаги с библейским текстом, где Иов взывает к Богу, моля избавить его от страданий.

Известно, что Тук служил Генриху VIII, был благородной личностью и процветал, хотя и подвергался опасностям. Произведения Гольбейна никогда не бывают холодными, безучастными, о чем можно судить по «Послам», портретам Кристины Датской и сэра Брайана Тука, но он оберегает людей от необходимости открывать душу, косвенно не желая раскрываться сам. Какой контраст с Дюрером, всегда стремившимся глубоко исследовать личность модели и свою собственную!