Скульптурные персонажи католических костелов

Фигуры евангелистов вокруг амвона костела иезуитов в Гродно представлены в религиозном экстазе, но скрашенном элегичными топами. Эти персонажи в своем порыве и преувеличенной, гротескной риторичности никоим образом не обращены к зрителю, а пребывают в какой-то внутренней созерцательности, замкнутости, отчужденности от всего постороннего. Более всего скульптору важно воплощение самого движения, витальной энергии. В отличие от движения конкретно-функционального, осознанно направленного рокайльные изваяния гродненского амвона пребывают в неосознанном парении в пространстве. Если классический скульптор понимает движение как состояние, то рокайльный ваятель стремится воплотить самое движение, его становление, временное начало: от изображения движения оп переходит к самому подвижному изображению. Суть двигательной активности скульптурных персонажей гродненского амвона заключается в их перемещении в пространстве без ясно определенной цели и визуально ощутимой опоры. Движение охватывает все тело персонажей, все члены активно функционируют, изгибаются. В рокайльной скульптуре идея движения воплощена в пластичную форму с ее ритмом линий, волнением поверхности, светотеневыми контрастами.

Совершенно иная образность присутствует в народной скульптуре этого периода. Она традиционно передает внутреннее состояние персонажей, а некоторая наивность трактовки: сообщает скульптурным образам обаятельность фольклорных прототипов. В то же время, находясь под впечатлением профессионального искусства, в угоду внешней выразительности народные ваятели активно культивируют экспрессивную деформацию фигур, наделяют их изощренными, неестественными движениями и жестами.

Мастер-резчик, метко подметив знакомый ему народный типаж, изображает библейских персонажей простыми крестьянами, далекими от идеализированных и в общем-то одноликих «божьих праведников», заселяющих алтари высокопрофессионального исполнения. Фигуры по погружены, как обычно, в молитву, а пребывают в какой-то сиюминутной житейской обыденной ситуации. В то же время, следуя принципам рококо, ваятель неестественно выгибает руки фигур, театрализуя жестикуляцию. Их тела, как бы лишенные скелета и мускулов, превращаются в сплетения гибких форм и волнистых драпировок одежд. Спокойная пластичность формы лиц контрастирует с порывистостью одежд. Кокетливо и даже неестественно отставлены согнутые ноги. Характерен манерный поворот голов, волосы трактованы ниспадающими, вьющимися, развевающимися локонами, чем-то напоминающими мотивы рокайли. Ритмично ниспадающие складки одежд переданы в округлых изгибах, динамичных, волнах. В результате такой манерной постановки и жестикуляции скульптура напоминает мизансцену из театральной пасторали, в которой участвуют старцы. Используя полихромную окраску и пластичную моделировку, мастер достигает почти профессионального уровня.

Скульптурные персонажи католических костелов Белоруссии зачастую следуют изящной жеманности и утонченности светского прототипа. Именно для светского салона, а не для храма более подходит скульптура святой из экспозиции Государственного художественного музея БССР: она трактована как салонная жеманница, томно и манерно выгнувшая руки на кокетливо отставленную ногу, запрокинувшая в умилительном жесте голову. Но это не страдающая и оплакивающая Мария, а нежная и томная, элегическая барышня, пребывающая в поэтической мечтательности. В ней воплотились откровенная чувственность, земная эмоциональность. Аналогично исполнена деревянная скульптура «Предстоящая» из костела Рояхдества богородицы в Трабах. С утонченным артистизмом изображена не героиня библейской истории, а словно выхваченная из светского салона моложавая дама с миловидным и добродушным пухлым лицом, с плотно затянутой в корсет фигурой. Рокайльная вышивка на кофте, плащ, схваченный пряжкой, ниспадающее в складках платье, кокетливо изогнутая ножка, отставленные пальчики готовых к объятию рук — все передает и подчеркивает пафос обмирщения, затронувший область пластики. Мастер стремится к насколько возможно большему оживлению изображаемого персонажа. Под влиянием светской эстетики утонченность и изысканность становятся уделом даже религиозного образа. В этом художественном произведении образ теряет чистоту религиозного чувства и приобретает подчеркнуто сенсуалистическое выражение, плотскую чувственность, нечто от фривольности придворной куртизанки, придающие ему далекую от христианского целомудрия двусмысленность.

Теми же чертами отмечена скульптура св. Екатерины из костела в Субботниках. В ее трактовке скульптор достиг чарующе-пленительной легкости и привлекательности кукольной игрушки. Преимущественно деревянная, раззолоченная культовая скульптура играла в интерьере храма громадную роль — без нее невозможно представить его по-новому оживленный и одухотворенный облик.

Добр и оптимистичен мир этой скульптуры, в ней по-прежнему присутствует непосредственно-житейское начало, что делает ее своеобразной и неповторимой, приближенной к реальной жизни. Народные мастера опирались на традиции и опыт многовековой деревянной резьбы. Глубокое понимание материала и его пластических свойств и возможностей в сочетании с врожденным вкусом мастера делает эти скульптурные произведения истинными шедеврами народного искусства. На се основе была создана великолепная по своему мастерству ж самобытности белорусская скульптурная пластика. Апостол из костела в Крошипе наделен неподдельным, но экзальтированно выраженным чувством — он словно стремится вырваться из оков деревянной скульптуры. Темперированными жестами, форсированным движением и чрезмерным чувственным напряжением он обращается непосредственно к зрителю. Одежда, прическа, сама поза апостола трактованы в резко изогнутых линиях, отрывочных и незавершенных, как бы ждущих продолжения. Неестественность и фальшивость движений ярко выделяет эту скульптуру из барочной и классицистической среды. Воспринятые от профессионального искусства внешние черты придают ей рокайльную характеристику.

Интересны фигуры алтарных ангелов, находящихся в экспозиции Государственного художественного музея БССР. В лежащих и парящих крылатых скульптурах с большой художественной убедительностью передано состояние легкой подвижности и полота, подчеркнутое изгибом пребывающих в невесомости рук и йог, свободно развевающимися складками одежд, пластично взвихренных от порывистого движения и напора воздушной стихии. В подобной трактовке обнаруживается стремление к мимолетности и неуловимости момента — то, что было целью искусства рококо. В композиции ощущаются раскрепощенность и свобода, импровизационность и эскизность. Да и сами ангелочки и амуры явились в светское и культовое искусство из мира детства, которое, собственно, и было предметом изображения искусства XVIII в. и в которое аристократия продолжала «играть» до самого преклонного возраста. Пухлые фигурки поданы в замысловатых позах с преувеличенным выявлением движения, с улыбками, ямочками па щеках, красиво убранными прическами.

Таким образом, одновременно с архитектурой высокого расцвета достигает рокайльная, близкая по своей художественно-стилевой трактовке к западноевропейским образцам скульптура. Аналогичный процесс отмечен и в русском искусстве этого периода. В народном творчестве она получает своеобразные черты: небольшие размеры, внешне грубоватые, обобщенно стилизованные формы, простонародный типаж, экспрессивную деформацию.